В самом начале двухтысячных я, продав всё своё свердловское прошлое, купил двухкомнатную квартиру на Петроградке. Ванная на кухне, кухня без окна, маленькая комната всего восемь метров, зато большая – двенадцать!
Бывшие хозяева сделали в ней предпродажный ремонт. Петербуржская девушка Настя охарактеризовала его стиль очень точно: «А-ля аккуратная бедность». Но квартира всё равно была уже собственной. В ней можно было ходить по кругу: из прихожей в кухню, затем в маленькую комнату, из неё в большую, и опять в прихожую. Это забавляло меня не один год, и буквально закручивало всех моих многочисленных гостей. Ни один (ни одна) не мог избавиться от почти животного чувства пройтись круг-другой.
Начиная с девяностых у меня дома всегда был клуб. Собирались какие-то друзья и совсем не знакомые люди, годные по формату, но не оставляющие после себя воспоминаний и образов. Квартирка в самом центре большого Проспекта Петроградской стороны, в доме постройки 1912 года, тоже не стала исключением. Она была такой небольшой, что редкая мебель занимала почти всё пространство. А я в то время любил декорировать стены картинами друзей, гравюрами из комиссионок Васильевского острова и фотографиями, вроде той, где мы с Макаровым, в одинаковых бейсболках, сидим на какой-то горе в Молёбке, с трубками в зубах, и смотрим в аномальную даль.
Конечно, я попытался разместить все эти изображения по стенам нового жилища, но оказалось, что пригодна только одна глухая стена в большой комнате. Там я всё и развесил, аккуратно забивая гвоздик за гвоздиком в неизвестность столетней стены.
Однажды архитектор Сухраб всё-таки убедил меня, что надо «содрать к чертям старухины обои», а ремонт можно сделать за сутки, просто слегка зашпаклевав грубую стену и покрасив в выбранный цвет. Мы начали с большой комнаты. Обои поддавались легко, но под ними оказалось ещё немало культурных слоёв, предпоследними были тёмно зелёные бумажные пласты в стиле «небрежный Малевич», уже под ними я удовольствием читал газеты того самого 1912 года, когда дом был построен.
Но было ещё одно удивительное открытие! Та самая стена, на которой я развесил все картины, картинки и фотографии, была просто изрешечена дырками от гвоздей, гвоздиков и шурупов. Как далеко за городом, в ясную ночь, когда нет луны, видно белое от звёзд небо, на той стене было что-то вроде негатива Млечного Пути. Сосчитать, сколько картинок повесили именно в этом углу квартиры, за сто лет было просто невозможно, ведь дырки ложились одна на другую и рассыпались в разные стороны, панорама заканчивалась примерно в метре от пола и лишь сантиметров десять не доходила до потолка.
Я тогда очень бережно относился к артефактам, а это, несомненно, был целый мемориал. Мои десять дырочек просто потерялись в этом вековом величии. Но Сухраб первым проложил неровную линию шпатлёвки и сунул мне в руку шпатель, чтобы я тоже не терял время.
Больше там ничего не висело. Сухраб объяснил мне, что все эти картинки, сжимают пространство, и без того, небольшой комнаты. Без них, и вправду, комната словно раздвинулась на пару метров.
Лишь картину Данила Ситникова «Двое в кафе» (у него не было подарка на мой день рождения в Екатеринбурге 97-ом, вот он и нарисовал новую картину, она ещё не высохла, когда он её принёс) я повесил туда же, где она висела ещё на обоях, в правый верхний угол уже замазанной стены. Дырка от её гвоздя стала единственной звездой в огромном негативе самой широкой стены столетней квартиры на Большом Проспекте Петроградской стороны в доме с двойным номером 38-40.
